Только что иду между двумя высокими корпусами типографии. Расстояние между корпусами не более двух метров. Сквозняк между зданиями просто офигенный. Ветер в спину дует так, что приходится чуть ли не наклоняться назад. Иду значит и догоняю бомжеватого вида мужичка. В этот момент мужичок смачно плюет, но его плевок вместо того, чтобы упасть на землю делает несколько умопомрачительных кульбитов, разрываясь при этом на части (завихрения, понимаете ли) и обдает хозяина плевка. Сразу после этого мучок изрекает фразу: "Ух ты, %ля, а если поссать?"
Сын трех лет:
мам, ты что в ванной делаешь, купаешься? Купаюсь - отвечаю. Смотри, воду грязную из ванной не пей!
Еще: мам, я когда умру, кем стану, ангелом? Ангелом, конечно. Жаль, говорит, я хотел разведчиком ...
После прогулки рассказывает: сапоги я испачкал в какашках, а когда пришел домой, почистил их зубной щеткой. Правда я хороший мальчик?
Дело было на Истфаке. Сдавал я ИСАА: история стран Азии И Африки. Отношение к этому предмету было лишь бы как-нибудь проскочить ибо он носил для нас характер ознакомительный, а преподаватели были пришлые из Института Стран Азии и Африки. Впрочем почти все преподаватели сами относились к этому курсу как к неизбежной мелкой неприятности, кроме одного. Фамилию называть не буду, но этот товарисчЪ считал, что главнее истории стран Азии и Африки на свете нет, а все остальное - лажа. И попал я именно к нему. Учить, понятное дело, мне даже в голову не пришло, и решил я "отбомбиться". Чинно расписал почти все вопросы на листочки А4, загрузился, взял на подмену точно такие же и пошел. И только на три вопроса у меня не было вразумительных ответов. И это был "не день Бекхема"... Из 63 вопросов один оказался все-таки белым пятном. Ладно, где наша не пропадала! Авось и не дойдет до него дело! Бодренько зачитываю по бумажкам два вопроса, все замечательно. После второго вопроса делаю многозначительную паузу и сверлю глазами свою зачетку, но увы профессор говорит: "Хорошо! Остался у Вас Сиам. Я Вас слушаю!". Я бодро произношу одну лишь фразу: "Сиам - современный остров Таиланд...." - кирдык, замолкаю, ибо больше ничего вразумительного сказать не могу. Тягостная пауза... Профессору очень как-то не по себе, типа вот так начал за здравие, а конец за упокой пошел, он уже и сам пожалел, что спросил с меня этот третий вопрос и начал меня за уши тянуть из болота. "А вот там революция была, Вы не подскажете в каком году?" - в ответ отрицательно мотаю головой - "Ну а имена вождей восстания Вы помните?" - реакция та же - "Ну а что Вы вообще еще знаете про Сиам?". Все, думаю, приплыл на пересдачу, мля, ну гулять, так гулять! Я поднимаю голову и не моргнув говорю: "А оттуда сиамские кошки пошли!" Далее немая сцена:
Профессора моим ответом припечатывает к спинке стула, а его глаза в очках увеличиваются в несколько раз: обескуражен, сражен на повал и не знает, что ему делать, то ли плакать, то ли смеяться, то ли запустить в меня зачеткой и заорать, что его предмет я буду сдавать до 5 курса.
Среди тех, кому было идти на казнь после меня, реакция разделилась так: Одни со стоном схватились за головы типа, что ж ты натворил, тварь, он же нас теперь без гарнира всех сожрет! А вторая часть не в силах сдержать смех, сползла под столы. А я сижу с серьезным видом и каменным лицом, типа я не шучу, все так и есть. И тут у профессора шелкнуло в голове на положительную реакцию и он залился диким хохотом, еле смог нарисовать в зачетке мой желанный "удов" и протягивает ее мне трясущимися руками со словами: "Я боюсь Вас больше спрашивать! Идите с миром!".
Сыну скоро будет пять лет. Собираемся на шашлыки, естественно, заранее готовим мясо. Сын подпрыгивает в нетерпении и повторяет:
- Пошли, ну, пошли же скорей!
Мы ему терпеливо (вначале) объясняем, что так быстро не получится, надо все приготовить и пойдем не раньше, чем завтра.
- Почему? - Спрашивает он.
- Потому что сначала надо замочить мясо.
- Из пистолета? - Спрашивает тихо он после секундного раздумья.
P.S. ...И почему так редко показывают Карлсона и Винни Пуха?!
Советская власть всегда учила нас любить угнетенные народы. А особенно она учила любить негров. Я и любил их всем сердцем, пока не стал студентом первого курс филологического факультет универа.
Каждое утро меня будил грохот там-тамов, пение негритянского хора и крики неизвестных мне экзотических птиц - Дэвид на всю мощность врубал свой "Panasonic".
- Ты, что офонарел, Дэвид? Шесть часов утра!
- Мне не хватает звуков родины, Юрий.
В общежитии университета советских студентов подселяли к студентам-иностранцам, в основном выходцам из развивающихся стран Азии и Африки. Считалось, что общаясь в быту, мы будем ненавязчиво прививать им наши социалистические ценности. Так я попал к Дэвиду, и знакомое, столько раз слышанное на политинформациях иностранное слово "апартеид" перестало быть для меня пустым звуком и приобрело черты пугающей реальности.
Центральную и большую часть нашей комнаты занимала роскошная тахта Дэвида, с трех сторон ее окружали массивные шкафы, образующие своеобразные отдельные апартаменты . В этих апартаментах и обретался, царил черный человек Дэвид О Хара из Урганды. Я же ютился у самых дверей на оставшемся свободным крохотном пяточке, где с трудом умещалась моя сиротская железная кровать с панцирной сеткой и тумбочка с вещами. Стены украшали портреты многочисленной дэвидовской родни: бабушек и дедушек, дядюшек и тетушек, племянниц и племянников - бывших для меня, впрочем, на одно лицо.
Дэвид не был лучшим представителем своей расы - здоровенным атлетом с перекатывающимися под черной лоснящейся кожей буграми мышц. Это было чахлое существо с короткими, рахитичными кривыми ногами, сильно выпирающими ягодицами, впалой грудью и толстенными губами-грибами. Такими, с кольцом в носу, любят изображать дикарей-людоедов наши художники-карикатуристы.
Себя Дэвид считал аристократом (он принадлежал к правящей в их стране народности), меня же относил к плебеям. Он принимал горделивую позу:
- Мой папа - личный повар Его Превосходительства. Ты будешь сельским учителем, Юрий, а я буду министром культуры и экономики...
И зимой и летом в комнате непрерывно работали два калорифера, нагревая воздух до состояния тропического пекла.
- Не смей открывать окно, Юрий - у меня насморк.
Я только разводил руками.
Раз или два в неделю Дэвид приводил проституток. Обычно двух. Одной ему по какой-то причине было мало. Одна из проституток обязательно напивалась и среди ночи начинала лезть ко мне. Я пытался уснуть под буханье барабанов и бессмысленный женский смех. "А эти ребят из ку-клукс-клана не так уж и плохи," - думал я.
Естественно, после таких ночей я сидел на занятиях с красными от недосыпания глазами, слабо что соображая. Латинские окончания на доске плавали и пускались в хоровод. Мне хотелось одного - спать.
Однажды Дэвид притащил из комиссионки чугунный бюст Ильич весом килограммов эдак на семь. И обойдя в задумчивости комнату, приладил его на хлипкую полочку у изголовья моей кровати. "Он так похож на нашего главного бога," - пояснил он.
Мало того, что зловещая тень доброго дедушки по жизни не давала мне дышать свободно, теперь материализовавшись в виде чугунного болванчика, он угрожал самому моему физическому существованию. Каждый вечер, спасая свою голову, я низвергал Ильича на пол, и каждое утро Дэвид воздвигал его обратно на импровизированный постамент.
Существование в стране победившего социализм не было для Дэвида сахаром, и все обиды внешнего мир он вымещал на мне:
- Я сделал открытие, Юрий.
- Какое, Дэвид?
- В Союзе существует расизм. Я был в странах капитала, нигде, нигде на меня не показывали пальцем, не называли черномазым, обезьяной, головешкой, нигде не толкали и не щипали в транспорте, не натравливали детей, - говорил Дэвид, гневно раздувая широкие ноздри. - Вы все расисты. Ты, Юрий, расист.
Вскоре я обнаружил свою тумбочку выставленной в "блок", на ее месте в комнате красовался новенький холодильник минского завода.
- Место только для белого, - сказал Дэвид и, довольный собственной шуткой, похлопал ладонью холодильник по боку.
Я помнил о своих бедных родителях (да и на завод, честно говоря, возвращаться не хотелось) и долго терпел столь вопиющее ущемление моих человеческих прав, прав белого человека. Но, в конце концов, мое терпение лопнуло и я восстал.
Как-то раз я вернулся из библиотеки совершенно очумелый, с единственным желанием - прилечь. Меня ожидал сюрприз: на моей кровати сидела ряжая голая девка. Чудовищно чмокая и чавкая, она жрала макароны и запивала пивом из импортной жестяной банки. Ее бесстыжие глаза смотрели на меня совершенно равнодушно.
- Ты, вообще, кто?
- Я Галя.
- Ты, Галя, откуда выпала?
- Из "Свислочи".
"Свислочь" - бар, построенный финнами на берегу одноименной речки и служивший местом интернациональной студенческой тусовки, притягивал самых прожженных дам.
- Я ушла от мужа, парень... Дэвид сказал, что я могу пожить у него.
- Ты могла бы одеться, Галя?
- Я не нашла свою одежду.
- Ты, что пришла так?
- А то я помню.
Это была последняя капля. Я кликнул на помощь из соседней комнаты бывшего сокурсника Иванова, уже полгода как отчисленного за "хвосты" и тихо пропивавшего остатки своего имущества, и мы стали вытаскивать шкафы Дэвида на балкон и швырять их прямо вниз с шестого этажа вместе с его барахлом, его книгами и его клопами. Шкафы падали и раскалывались с жутким грохотом под одобрительные возгласы и крики многочисленных наблюдателей, облепивших окна соседних общежитий. Один. Два. Три... Я хотел было отправить следом и портреты черномазой дэвидовской родни. Но племя смотрело на меня со стен строго и внушительно, и я передумал.
В деканате я обрисовал всю серьезность сложившейся ситуации замдекана.
Он выслушал меня, внимательно глядя поверх очков, потом неожиданно ловко для своей хромоты выскочил из-за стола и принялся двумя руками трясти мою ладонь:
- Ну ты молодец! Молодец! Эти иностранные студенты совсем распоясались. Управы на них нет. Давно бы их надо поставить на место. Они думают, если они платят деньги, то могут творить, что угодно.
Замдекана отпустил мою руку и заковылял назад к столу.
- Знаешь, в прошлом году мы подселяли к этому Дэвиду пятерых первокурсников - троих пришлось отчислить, одного забрали родители, один сейчас лечит психику... Что делать с тобой, я пока не решил... - тут он на мгновение задумался и добавил с сожалением: - На нашем факультете так мало парней... - Попробуй продержаться еще месяц.
Вечером того же дня меня предупредили: вся ургандийская община собралась в нашем общежитии. От них можно было ожидать чего угодно...
В холле на нашем этаже было просто черно - человек тридцать, не меньше, все племя. Они громко, возбужденно кричали между собой и размахивали руками. Они пришли мстить белому человеку.
Я обречено шел по коридору, провожаемый испуганными взглядами сокурсниц.
Я поравнялся с черной, орущей массой и - не замеченный ни кем - прошел мимо. Я зашел в комнату: Дэвид не обратил на меня никакого внимания. Не отрываясь, он смотрел в телевизор. Показывали выпуск последних новостей: в Урганде произошел государственный переворот, Его Превосходительство свергнут и казнен, против его сторонников развернуты массовые репрессии, в столице идет бой. Камера дергалась - любительская съемка - и отрывчато фиксировала внимание: волнами бегущие куда-то толпы темнокожих людей, пожары, трупы на улицах города, боец в камуфляже, яростно строчивший из калашникова через пролом в стене, - кадры из различных горячих точек планеты так удручающе похожи.
После всего произошедшего Дэвид сильно сдал, осунулся. Он даже, казалось, потерял цвет: его кожа из иссиня-черной превратилась в пепельно-серую. Он не слушал музыку, не разговаривал. Часами он молча просиживал на своей тахте, глядя в одну точку, или внимательно слушал по приемнику передачи французского радио, детально освещавшего события в бывшей колонии. От былой гордыни не осталось и следа, это был потерянный, испуганный человек в чужой, враждебной ему стране, которому нужно было возвращаться в свою - еще более враждебную и опасную.
Моя злость на Дэвида бесследно исчезла, по-человечески мне стало жаль его.
Однажды вечером я взял бутылку водки и подсел к соседу:
- Давай выпьем.
Дэвид не шелохнулся.
Я открыл бутылку, разлил по стаканам, нарезал хлеб.
Черная, со светлой ладошкой, рука потянулась к стакану.
Мы чокнулись и выпили молча. Да и о чем было говорить?
Так же молча мы повторили эту процедуру еще несколько раз и прикончили весь "пузырь".
Наутро я уехал домой на каникулы, а когда через неделю вернулся, то Дэвида уже не застал.
На следующий учебный год меня поселили с арабом из Ливии. Но это уже совершенно другая история-
Когда я узнаю из новостей об очередном перевороте в Урганде, то думаю с тревогой: как там мой Дэвид? Поднялся ли он к вершинам власти в результате политических катаклизмов и получил искомый портфель министра культуры и экономики или, оказавшись в глубокой оппозиции, партизанит где-нибудь в раскинутых джунглях экваториальной Африки.
Ау, Дэвид! Если случайно прочтешь эти строки, черкни пару слов. Ладно?
юрковец
[email protected]
Моя жена - Света. Мой сын - годовалый Илюшка.
Света с Илюшкой уехали на дачу на дедулиной машине (Светин отец) в пятницу днем, а я в субботу утром подъехал. А надо сказать, что у Илюшки есть развлечение - нежно прикусывать тятю (меня, то есть - он вместо "папа" предпочитает "тятя" говорить) за нос. Так вот, на даче нашли пластиковую куклу - резиновую, или какую там - Буратино. Посмотрел Илюшка на нее, и выдает: "Тятя!". Народ плакалъ :-).
Было это как-то вечером. Сижу в барчике жду девушку-единственную и любимую(кто меня знает иронию поймет). День будний был и потому поситителей не так уж и много. За моей спиной усаживаются двое: одному на вид лет 40-45, другому 25-30. Оба не маленькие 2х2м :). По их разговору понимаю что, тот что помладше собрался того который постарше с девушкой познакомить(молодой и красивой). Старший волнуется, младший делется с ним опытом:
-Не боись Михалыч. Удар по печени и даст сразу. По почкам дашь и минет будет.
-Типа сам пробовал?
-Пробовал. И не раз. Она у меня запасной вариант. Еще ни разу ни мне не друзьям не отказывала.
-Ну лады, Колян, подождем.
В бар входит симпатичная девушка лет 18-20. Михалыч сидит к входу спиной. Колян увидел её и говорит, типа вот идет. Девушка подходит к столу. Тишина. Далее следующие реплики:
Мих.:-Привет Маша.
Маша:-Привет ПАПА.
Минут через 20 прибывший патруль оттащил Михалыча от барной стойки, где внутри прятался Колян. Из всего инвентаря, целым осталось пара стульев и один столик(в подсобке стояли).... Машу в себя после папыного подзатыльника(единственного) в чуство привели только в больнице...
Дочке 4 года.Заехали на автомойку машину помыть.Вечером рассказывает знакомым А МЫ СЕГОДНЯ НА ПОМОЙКЕ БЫЛИ.
Баночка кофе
Ехали мы как-то раз в автобусе- Мы v это я и двое моих друзей. Так вот, едем мы, значит, треплемся о чем-то и вдруг замечаем на сиденье неподалеку от нас небольшую жестяную баночку. Сразу, ессесьно, начали возникать различные догадки:
- А что же там, в баночке?
- Да! Интересно!
- Посмотреть надо-
- Сам смотри!
- Наверное, взрывное устройство-
- Ага, террористы добрались уже и до Новосибирска!
- Точно! В такую баночку четко влезет 200-от граммовая тротиловая шашка-
- А-а-а!!! Все в укрытие!
- Нас же волной накроет!!!
И т.д. и т.п.- Прикалываемся, короче, развиваем тему LЧто же в банке?!-. Так
продолжается несколько остановок. Наконец, решаем обратить внимание кондукторши на эту банку:
- Извините, пожалуйста- А что это вон там за баночка?
Кондукторша, ни секунды не задумываясь, эту баночку хватает, сдергивает крышку:
- О! Кофе!
- Кофе!?
- Ну, мля, лажанулись мы!
- Тогда деньги на бочку!
- Мы считаем справедливым, если вы получите банку кофе за 18 рублей!
(Поясняю v проезд стоит 6 р., нас трое, итого v 18.) На протяжении нескольких
последующих остановок стоило кондукторше приблизиться, как мы возобновляли концерт под названием LВерните нам наши--. Наконец, мягкое женское сердце не выдержало напора и она сдалась:
- Ладно! Давайте ваши билеты!
Настроение резко улучшилось! Недорого стоит хорошее настроение v всего лишь 6 рублей!
Это история случилась в прошлом веке, :) когда я служил в армии. В один осенний день заступил я начальником патруля по городку в камендатуру. Пока старый дежурный по камендатуре сдавал дежурство, я спокойно смотрел в окно. Там несколько солдат из МЧС под руководством прапорщика перетаскивали панцерные кровати. Кто служил, тот наверно знает эти кровати- они представляют собой подпружиненную сетку( на них отлично прыгают! :) ). Так вот следует сразу сказать, что тот день был осенним и очень холодным.А предыдущим днем выпал первый снег и благополучно растаял.Результат- на дороге отличный гололед.
И вот, мимо окна идет солдатик этакий качок ( других по моему в МЧС не берут ), несет панцерную кровать над головой.Сразу напротив окна он классически подскальзывается и падает на пятую точку. При этом, чтобы смягчить падение, он отпускает кровать и пытается руками смягчить падение ( спасти свою пятую точку от соприкосновением с землей).В это же мгновение кровать, подчиняясь закону тяготения, эфектно приземляется ему на голову и тут же подпрыгивает вверх на полметра, от чего шапка у парня налазит по самые уши!
Он, как настоящий спортсмен, пытается, отталкнувшись от земли сразу встать на ноги и однаврименно поймать кровать, парящую над ним. Ессно это ему не удается, так как он снова подскальзывается и падает и снова руками пытаясь защитить чуствительную пятую точку.Кровать,которую солдатик так и не поймал, так как она находилась в верхней точке полета, в тот же миг когда он пристыковался к земле, снова настигает его и снова уходит вверх на третий заход.Парень снова подскакивает, пытаясь поймать летающую кровать, и все повторяется.
Итог- кровать наконец-то успокоилась далеко на обочине, солдат сидит на пятой точке с туго натянутой на уши шапкой и потирает свою сильно пострадавшую филейную часть. Но история на этом не кончилась.Народ, что наблюдал всю эту сцену, ессно полег от смеха, а так как был гололед, то получилась отличная куча мала. Вообщем- народ валялся( в буквальном смысле) и ржал так, что у многих текли слезы.
Для борцов за права военнослужащих сразу скажу, что в ходе инциндента никто не пострадал, кроме гордости зачинщика происшествия, коий красный как рак встал, стянул шапку с ушей, и подобрав кровать, под смех товарищей, быстро смылся со сцены.
Рубрикатор по темам:
